Если правитель думает о стране и ее успехе, а не о собственном благоденствии, он должен быть жестким.
Умеренный авторитаризм имеет очень важное достоинство: он умеренный. Он практически не навязывает гражданам своих привычек и норм поведения. Он не устраивает массовых репрессий. Не запрещает иметь свое мнение и ругать власть. Не вмешивается в частную жизнь. Никого никуда не мобилизует и не выстраивает. Позволяет всем жить своей жизнью и так, как они сами хотят (в меру материальных возможностей, разумеется).
Он просит только одного и настаивает только на одном: не вмешиваться в политику, жить своей жизнью и не мешать управлять страной тем, кто за это взялся. Он обменивает лояльность граждан на покой для них и заботу о них. Очень удобно.
При этом умеренный авторитаризм плох и слаб именно тем, что он умеренный. Он не может в случае необходимости отразить серьезную угрозу. Не может долго противостоять спланированной системной атаке. Не может отмобилизовать граждан на отражение угрозы и на решение общего масштабного проекта.
С одной стороны, он сам может существовать, пока страна, в которой он утвердился, находится в относительно безопасных условиях существования. С другой стороны, до тех пор, пока страна хочет именно спокойного существования и довольна тем, что уже имеет, или теми текущими улучшениями, которых без рывков и мобилизаций добивается авторитарная власть.
Общество обычно соглашается на подобный расклад в двух особых случаях: либо когда оно только что совершило некий рывок, достигло результата и теперь хочет расслабиться и отдохнуть на лаврах, либо когда оно устало от смуты и ему просто хочется покоя – пусть даже при не слишком высоком материальном уровне жизни.
Умеренный авторитаризм утверждается на гашении возмущений – когда само общество устало возмущаться. Когда общество устает от политического броуновского движения не способных ни на победу, ни на обеспечение улучшения жизни общества составных политического класса, и длившееся перед этим противостояние оказывается наскучившим и безрезультатным.
Тогда приходят люди, которые говорят: «Не будет ни революций, ни контрреволюций – будет стабильность». И поскольку старые противоборствующие силы выдохлись, а пришедшие – нет, старые и не хотят, и (если пытаются) не могут оказать им сопротивление. Как потому, что на их подавление особая сила и не нужна, так и потому, что общество устало от них и относится к их подавлению и устранению с политической сцены примерно так же, как посетитель ресторана относится к тому, что разгорячившегося гостя выводят из зала даже не полицейские, а официанты.
Причем за новой властью сохраняется образ «победителя дракона», сумевшего одолеть того, кто долгое время казался неодолимым. И утверждается мнение, что с ней лучше не связываться, утверждается привычка к подчинению.
В итоге складывается система, которая воспринимается как успешная, пока в обществе не образуется своего рода избыток социальной энергии, ищущей себе выход. В частности, подрастает новое поколение, не вполне отдающее себе отчет в мнимых или реальных достижениях умеренного авторитаризма и рвущееся что-либо в нем изменить. Причем, поскольку авторитаризм умеренный, он никогда не додавливает остатки разбитых им сил и позволяет им пугать собой общество и дальше. Кроме того, поскольку он – умеренный, он не берется мобилизовать куда-либо тех, кто благодаря накопленной энергии рвется к новой активности.
Как использовать эту активность, он не знает. Успокоить увещеваниями не может. Раздавить не берется – именно в силу умеренности. Он пытается немножко придавливать, немножко уговаривать, но в результате разрушает ранее сложившееся о нем впечатление непобедимости и силы и шаг за шагом формирует преставление о своей слабости. И главное – он никак не может понять, почему то, что хорошо получалось еще пять лет назад, не срабатывает теперь.
Но и в этой ситуации он еще может держаться – если обеспечивает хотя бы прежний темп достижения успехов. Он должен обеспечивать повышение уровня жизни, развитие экономики, внешнеполитические успехи, а привыкшее к его достижениям население будет хотеть от него все больше и больше. Но – без своего вклада: он же обещал заботу в обмен на лояльность.
Чтобы давать одним, оказывается, нужно урезать аппетиты других, а именно элитных групп, а это значит создавать себе и элитных противников. А поскольку авторитаризм умеренный, то он урезает эти аппетиты, ущемляя тем самым эти группы, но не подавляет их недовольство. И теперь уже они начинают борьбу против него, поддерживая и финансируя молодые хулиганящие протестные политические группы.
При этом его колебания и маневрирования лишь увеличивают число его противников. Одни активизируются в этой роли, потому что это становится их развлечением и средством самовыражения. Они могут чувствовать себя романтическими «борцами с тиранией», практически ничем при этом не рискуя. Увлекательно, безопасно, модно... Другие начинают понимать, что это может стать средством хорошего заработка: ведь все финансируется оппонентами доминирующей группы. Третьи переходят на сторону протестующих, увидев в них силу и гипотетическую возможность будущей карьеры – риска ведь все равно нет. Четвертые видят именно здесь «новую силу», а в авторитаризме уже ее не видят. И они не то чтобы перебегают к победителям – просто в обществах подобного типа проявления силы притягательны. Пятые же как раз перебегают: быть побежденным никому не хочется, а лучший способ почувствовать себя победителем – это перебежать на побеждающую сторону.
Тем временем уменьшается и число сторонников авторитарного лидера: одни как раз и перебегают, другие разочаровываются в неспособности применить силу и просто уходят в сторону, третьи начинают искать замену – чтобы найти кого-то, кто сможет либо победить протест, либо с ним договориться.
А не участвующие в противостоянии массы тем временем также разочаровываются в том, в кого они ранее верили, потому что вместо Победителя они видят Осажденного. Причем если побеждал он Драконов, то осаждают его мыши...
Умеренный авторитаризм делает привлекательным его умеренность, но именно умеренность в изменившихся условиях обрекает его на падение. Макиавелли когда-то писал, что правителю часто приходится выбирать последовательность своих ролей: либо начать с казней и пролития крови, а потом перейти к благодеяниям и щедрости, либо сразу проявить великодушие и щедрость и начать с благодеяний. И он отмечал, что, начав с великодушия, правитель все равно получит недовольных, потому что его щедрости и благодеяний не хватит на все пожелания: кто-то окажется недовольным и начнет готовить заговоры. И тогда все равно придется пойти на казни и пролитие крови. Но потом судить будут по тому, что останется в памяти последним, и как бы ни было успешно правление в целом, об этом правителе будут помнить как о тиране. Поэтому, по его мнению, лучше сразу начать с казней и жесткости и подавить всех врагов и недовольных. А уже потом – простить оставшихся, раздать благодеяния, перейти к щедрости и великодушию.
Кровь забудут – щедрость и великодушие запомнят
Умеренный авторитаризм в какой-то момент должен выбирать. Если его планы рассчитаны на короткий срок – нужно уступать и, возможно, ускорить тем самым свой уход, особенно если главные задачи – собственная безопасность и сохранение состояния. Если же планы рассчитаны на более или менее долгий период – нужно переставать быть умеренным авторитаризмом и становиться жестким, особенно если ты думаешь о стране и ее успехе, а не о собственном благоденствии. Тогда нужно показать, что ты можешь быть сильным, нужно восстановить образ победителя, раздавить сопротивляющихся – и пойти вперед, ведя за собой страну. Запомнят не начало, а результат.
