Революции, которые пронеслись по арабскому миру в течение двух последних лет, выявили чрезвычайную хрупкость основных арабских государств.
За исключением исторических государств, таких как Египет и Марокко, большинство арабских государств являются искусственными образованиями европейского колониализма, объединяющими разношерстные племена и этнические группы в унитарные государства, удерживаемые вместе исключительно авторитарным правлением и общим врагом ‑ сионизмом и его западными покровителями.
Движущими силами сегодняшних массовых волнений больше не является ярость в отношении иностранных сил, вместо этого они отражают собой второй этап процесса деколонизации: декларация права на самоопределение народов и племен, объединенных исключительно оковами диктатора. Фактически, ожидание выхода новых арабских государств из развалин старых, искусственных государств не является полностью надуманным. Американское вторжение в Ирак послужило примером, т. к. оно разрушило власть центрального правительства и вдохновило этнические и религиозные анклавы.
То, что произошло в Югославии, непродуманном продукте Вильсоновской дипломатии, может произойти в более циничных воплощениях и на Ближнем Востоке. То, что Зигмунд Фрейд определил как «нарциссизм минимальных различий» привело к расколу Югославии на семь небольших государств (в том числе Косово), за которыми последовали самые кровопролитные в Европе со времен второй мировой войны боевые действия. Могут ли арабские государства избежать аналогичной участи?
Демократизация в арабском мире – это не только свержение диктаторов, это также корректировка политико-этнической карты региона, которая оставляла неудовлетворенными слишком большое количество групп национального меньшинства. Например, курдов, расселившихся по территории Ирака, Турции, Сирии и Ирана.
Однако курды вряд ли являются единственной группой национального меньшинства. Ливия была создана на базе трех бывших итальянских колоний ‑ Триполитании, Киренаики и Феццана, ‑ каждая из которых в значительной степени придерживается различных племенных конфедераций (племена Саади в Киренаике, Сафф аль-Бахар в Триполитании и Туареги в Феццане). Падение режима Муаммара Каддафи открыло ящик Пандоры старых конкурентов, Киренаика развилась в полуавтономный регион, известный как Барка.
Аналогичным образом, долгосрочная напряженность между правящей в Бахрейне суннитской группой национального меньшинства и шиитским большинством еще более усилилась после подавления в 2011 году продемократического движения, возглавляемого шиитами. Что касается Иордании, предусмотрительное равновесие палестинского большинства и бедуинского меньшинства было достаточно трудно поддерживать и в более стабильные времена, в настоящее время это стало еще более проблематичным.
Другие государства в регионе балансировали на грани на начальном этапе. Йемен возник в 1990 году в результате воссоединения Южного Йемена и Северного Йемена, которые вели жестокие войны в 1972 году и 1979 году. Однако их лидеры никогда не могли объединить племена, изначальные единицы социальной структуры Йемена, в политическую систему способом, который определяет окончательное принятие им суверенного государства.
Сирия демонстрирует, как борьба с диктатурой может превратиться в сектантскую борьбу за выживание или превосходство. Несмотря на то, что международная легитимность обеспечивается Национальной коалицией сирийских революционных и оппозиционных сил, беспорядочный развал режима может привести к разделению страны на автономные этнические анклавы. Повстанцы, в основном сунниты, с помощью групп джихада, таких как Фронт аль-Нустра, ответвление Аль Каиды в Ираке, никогда не пытались дойти до национальных меньшинств в стране, христиан, шиитов, друзов и курдов, которые отказывались признавать Национальную коалицию как «послушную Турции и Катару».
Курды, находящиеся под ярмом арабов, турок и иранцев, видели в падении режима Саддама Хусейна в Ираке ‑ а сейчас видят в расчленении других арабских автократических государств ‑ возможность для присоединения к новой Великой ближневосточной игре. Это означает претворение в жизнь мечты об объединении их «распыленной» нации в независимое курдское государство.
Курдская милиция в северной Сирии, которая стремится выжить в гражданской войне и одновременно готовит свой собственный автономный анклав на случай, если режим Башара аль-Асада будет свергнут в настоящее время, также втянута в войну; иранские курды, которые обучают своих сирийских родственников, могут последовать за ними. Турция рассматривает активность курдов в северной Сирии, ‑ возглавляемую партией «Демократический союз», являющейся ответвлением повстанческой партии «Курской партии рабочих» в Турции, ‑ в качестве основной угрозы своей стабильности и будет делать все возможное для предотвращения вспышки сопротивления среди нетерпеливого курдского меньшинства в Турции.
Ливан – это еще одно этническое «сплетение», которое не может оставаться невосприимчивым к событиям в Сирии. В настоящее время признаки эффекта распада могут быть видны в столкновениях между суннитской и алавитской милициями. Однако, насколько господствующей не казалась бы сейчас Хезболла, ее влияние в Ливане в значительной степени зависит от режима Ассада. Если режим Ассада падет и возглавляемая суннитами оппозиция восстанет на борьбу за власть, то обеспечение баланса власти в Сирии приведет к изменению баланса сил в Ливане.
Может ли Южный Судан, самое христианское государство, которое в 2011 году отделилось от Мусульманского арабского севера после длительной гражданской войны, стать новой парадигмой для исторически неарабских государств, раскалываемых этническим и племенным соперничеством? Как бывший премьер-министр Китая Чжоу Эньлай предположительно сказал о влиянии Французской революции «Еще слишком рано что-либо говорить». Однако не может быть никаких сомнений, что постколониальный статус-кво на Ближнем Востоке рассыпается. Многогранный регион должен выкристаллизоваться в определенные политические структуры.
