Когда 30 лет назад генеральный секретарь Советского Союза умер, его кончина послужила началом серии политических споров и борьбы за власть, которая продолжается и по сей день.

Во многих смыслах нынешняя борьба за будущее России началась еще 30 лет назад. 10 ноября 1982 года умер Леонид Брежнев, и его смерть повлекла за собой смену поколений в советском руководстве и привела в движение цикл реформ и реакции в России, который до сих пор нельзя считать завершенным. Имена игроков изменились точно так же, как изменился и их лексикон, однако основная проблема остается прежней: как можно проводить необходимые реформы, если эти реформы угрожают господству существующей элиты?

Смерть Брежнева ознаменовала собой уход со сцены так называемого «класса 1937 года» - целого поколения советских лидеров, которые быстро поднялись по партийной лестнице после сталинских чисток и правили страной в течение нескольких десятилетий. К концу правления Брежнева советская экономика, крайне зависимая от экспорта энергоресурсов, переживала период стагнации и сокращалась, когда цены на нефть падали. Политическая система погрязла в коррупции, и общество относилось к руководству с нескрываемым цинизмом. Новое поколение элиты хорошо понимало, что назрела необходимость проведения коренных реформ.

Две главные силы, настаивающие на изменениях – КГБ и технократические «режимные либералы» - вряд ли могли сформировать устойчивый альянс. Однако эта странная коалиция объединилась и выбрала двух советских лидеров: Юрия Андропова (кандидат от КГБ) и Михаила Горбачева (выбор технократов). Поэтому неудивительно, что два ключевых метаклана в Кремле Владимира Путина – это силовики и технократы. Эти бюрократические потомки того самого альянса, который в 1980-е годы сделал Андропова и Горбачева своими помазанниками, привели Путина в Кремль на рубеже тысячелетий.

На прошлой неделе в рубрике Power Vertical Марк Галеотти (Mark Galeotti), профессор Нью-йоркского университета и автор блога «В тени Москвы» (In Moscow`s Shadows) провел эту параллель: 

«Андропов смог собрать коалицию людей, которые понимали, что перемены необходимы. В нее вошли люди разнообразных политических взглядов – по меркам Коммунистической партии Советского Союза – от либералов до консерваторов, чье понимание реформ ограничивалось закручиванием гаек и попытками заставить рабочих работать еще больше. Однако они пришли к согласию в одном основополагающем вопросе: статус-кво нежизнеспособен. Именно это объединяло членов коалиции Андропова, и именно действия коалиции Андропова привели позже к подъему Горбачева. Как только Горбачев попытался активизировать деятельность коалиции, он столкнулся с проблемами. Как можно сохранить единство коалиции настолько разных людей? Путин видел, что некоторые рычаги давления изживают себя или уже утратили свое влияние. Нужно было использовать творческие способности». 

Андроповизм и горбачевизм представляют собой два пути реформирования застойной авторитарной системы – и они оба, в конечном счете, ведут в тупик. Модель Андропова, которую социолог Ольга Крыштановская назвала «авторитарной модернизацией», очень схожа с той моделью, по которой Китай развивался до настоящего момента: жестко контролируемые экономические реформы, которые помогают ввести рыночные механизмы, при полном отсутствии политических реформ. 
В связи с тем, что Андропов умер в 1984 году, его модель так и не была до конца реализована в Советском Союзе. Но она стала основой модели правления Путина, которая наглядно продемонстрировала ее ограниченность. В краткосрочной перспективе такая модель способна привести к экономическому росту и росту благосостояния. Однако в долгосрочной перспективе эти рост и благосостояние делают возможным формирование среднего класса, который, в конце концов, потребует предоставить ему политические права. Если ему отказать в политических правах, то система может лишиться своего «творческого потенциала», а это в свою очередь приведет к нестабильности. 

Если довести до логического завершения модель Горбачева, которая предполагает более всеобъемлющие экономические и политические реформы, это неизбежно приведет к формированию сил и достижению плюрализма, способных свергнуть авторитарную систему.  
Обе эти модели неизбежно приведут к распаду коалиции силовиков и технократических либералов, которая породила их. В случае с моделью Андропова, технократы взбунтуются и объединятся с набирающим вес средним классом в попытках добиться большего плюрализма, как это делают опальные члены путинской команды, в том числе бывший министр финансов Алексей Кудрин. А если полностью реализовать модель Горбачева, в конце концов, взбунтуются силовики, как они сделали в августе 1991 года. 

Если Путин следовал модели Андропова в ходе своего первого президентского срока 2000-2004 годов, то президентство Дмитрия Медведева скорее напоминало модель Горбачева. И хотя сентябрь 2011 года, когда Путин объявил о своем возвращении в Кремль, не был похож на восстание против Горбачева в августе 1991 года, импульс был тот же: силовики побоялись потерять власть и предприняли шаги, чтобы остановить перемены. В августе 1991 года они потерпели поражение, но осенью прошлого года они добились гораздо больших успехов. Таким образом, спустя три десятилетия после смерти Брежнева мы вернулись к исходной точке. Система по сей день находится в тупике, и в обозримом будущем вряд ли что-то сможет вывести ее оттуда.